И в аду духовной оккупации
Русь жила — в своей литературе,
Вызывавшей злобу интер-нации,
Зачищавшей под ГУЛаг культуру.

Русь жила — в иконах реставраторов,
В бабушкиных сказках и пословицах,
В летописях… Легион кураторов
Бесполезен, коль хоть кто-то молится

В срубике, в землянке, если мученик
Раз за разом в новом возрождается
Теле. Коль стихи рождают лучики
Света, мрак духовный расступается.

Русь жила — в народной песне, в авторской,
В каждом артефакте археологов.
Не ломалась — гнулась лишь под натиском
Социальных экспериментологов.

Русь жила — в смиренном слове батюшки,
В камне монастырском, в сруба брёвнышке,
В каждом выпекаемом оладушке,
В каждом почвой вынянченном зёрнышке.

Русь жила — в музеях и хранилищах,
В обществах культурного наследия.
И копила незаметно силищу,
Неприступная ни для поклёпов медиа,

Ни для рейдов нанятых карателей,
Ни для террористов и погромщиков,
Ни для «одобрямса» обывателей,
Ни для бюроедов и доносчиков...

Выжила — в сердечной эмиграции
И во тьме подпольно-катакомбной.
Но — воскресшей — мертвецам не нравится,
Для иуд же — вовсе неудобная.

Вот и учиняют демонстрации,
Матеря всё ценностно-иконное.
Тщетно — уж пошла аннигиляция
Сил и средств духовной оккупации.
Ибо пробудилась Русь исконная.

Окопаюсь — не запеленгуют
И не вычислят программою Призм.
Информационный тоталитаризм
Робинзона не оцифрует.

Не догонят — внутрь души побеги
Нынче и удаются только.
А потом одиноким волком
Выучусь совершать набеги

На реальную и на виртуальную
Матрицы из пространств мистических —
Материализуюсь и растворюсь; не вычислят.
Но останутся следы идеального

Измерения, недоступные,
Как для обитателей ленты Мёбиуса,
Как небо для вшей на глобусе.
Я стану неуловимым преступником

Для логик формальных законов
И алгоритмов программных.
Ибо вольного, юродивого, странного
Поэта и в сиксиллионно-

Террабайтные матрицы не загнать —
Выскользнет вирусом, вызывая
Системные сбои. Душа живая —
Сущность, которую не оцифровать.

Политика? Религия? Мотивы
Не так, уже, пожалуй, и важны.
Коль мы тысячелетие и живы,
То Православье, в основном, должны

Благодарить. Великий князь Владимир
Крестил — и Русь крещенье приняла.
С тех пор не только сохранила имя,
Но в славе для него приобрела

Эпитеты Святой, Великой, Вечной,
Единой. В Православьи просияв,
Культурой светлой, Богочеловечьей,
Мир одарила щедро… И попав

Под иго бесье, веру сохранила
В глубинах сердца и пройдя сквозь ад,
Как чудо Лик воскресший свой явила.
О Русь любимая! Клочок твой каждый свят,

Как обагрённый мучеников кровью...
Сакральный Богородицы престол,
За сто веков намоленный любовью,
Храни свой дух ещё сто раз по сто!

Ей и сегодня тот же снится
Сон — как он нежно целовал
Колени ей, своей царице,
И чаровницей
Называл.
И на коленях умолял
Владычицу смилостивиться.
И жадным взглядом пожирал...
Типичный женский сериал
Невоплотившихся амбиций.
Ведь хоть на миг царицей
Стать
Ей так хотелось — и блистать!..

Увы, на королевы милость
Коль кто когда претендовал,
Так лишь какой-нибудь мужлан.
А принца так и не случилось.
Достоинство своё храня,
Царица, род мужской кляня,
С презреньем гордым удалилась
В сна нескончаемый роман,
Где безраздельно правит бал,
Где рыцари по мановенью
Её ресниц
Готовы тут же падать ниц...

Не разрушайте сновиденья
Таких цариц —
Позвольте им хотя б мечтать
О том, чего не испытать.
Имейте крошку состраданья.
Ведь этот кокон утешенья
Разрушить — просто преступленье.
Пусть правят в созданных мирах!
Есть в них — в таких — очарованье:
Невинный, трогательный страх
Перед обычным отношеньем
С мужчиной, прячущийся тенью
За льдом сверкающим презреньем —
Защитной плёнкою — в глазах.

Бессмысленно, пожалуй, толковать
Как нечто монолитное эпоху
И однозначное: придётся узнавать,
Кому в ней хорошо и кому плохо

Жилось и почему; подразделять
На фазы, от рожденья до упадка,
И каждую особо трактовать.
А чтоб её пробелы и загадки

Понять, критически воспринимать
Свидетельства архивных документов —
Властей печати — и сопоставлять
Их с очевидцев мемуарами, понять
Пытаясь, продиктованы момента

Необходимостью они иль оправдать
Пред вечностью пытаются эпоху
И ключевых фигур… Всё описать
Историкам непросто: все их охи

Или восторги не науки мненье,
А личный ангажированный взгляд —
Позиция, как умозаключенье
От субъективных ценностей. Грешат

Они тогда, когда из плюрализма
Устраивают фактов чехарду,
Но и когда из идеологизма
Городят несусветную бурду,

Ежа пытаясь в рамки лысых втиснуть,
Как и тогда, когда всё заменить
Статистикой пытаются и в числах
Поступки растворить, жизнь усреднить...

История, как метод воспитанья,
Должна единой, но не однобокой
Являться, чтобы оставаться знаньем —
Не манипулятивным лжи потоком...

Намеренья благие часто в ад
Ведут, коль благо навязать хотят.

Любовь, эта хрупкая девушка в платье белом
С пурпурной каймою, была рождена для счастья,
Но вечно оказывается на самой вершине власти.
И подданные восхищаются не душою её, а телом,

А часто инсигнами и облаченьем царскими —
Символикой, аксессуарами, ритуалом,
Владычества шармом… И носит царица маску
Надменности золотую, дабы кавалеры-нахалы,

Влюбившиеся в атрибуты, оную принимали
За истинное лицо — и обманывались. О совести
Носителе всю свою жизнь несчастную промечтала
Невинная девушка — о том, кто честь от почестей

Отличить способен, кто обладает верою
И надеждой, мудростью меры облагороженных,
Кто прозревает лик любви сквозь атмосферу
Господства прикровенного. Только с подобным ложе и

Разделила б она, такому б лишь честь вручила.
Ибо почуяла б всем своим существом: судьба —
В нём! И сбросивши золотую личину,
Явила б лицо. И познала б саму себя,

Ощутив наконец ожившее в сердце счастье.
Ибо брачная ночь обнажила бы суть причастья
Священнодействия...

Любая прямая на самом деле окружность.
Идя вперёд, ступаем по собственному следу.
И если сумеем ускориться, поднатужась,
Увидим себя со спины. Но посчитаем бредом,

Иллюзией, галлюцинацией, сновиденьем —
И отвернёмся, боясь, что ума лишились.
Трудно поверить собственному наблюденью —
Противоречит всему, что ранее вшилось

В башку парадигмою мировоззренья
Официального Матрицею всеобщей...
Любая дорога на самом деле курженье,
Но выглядит как прямая. И мы не ропщем.

Не жизнь плоха, а наша жизнь: не так
Живём, а если так, то недовольны —
Ещё бы потаковей! Все мы в штольнях
Своих путей. И кажется, что мрак
Повсюду и что общей нет дороги.
Средь лабиринтов шахты мысль о Боге
Сродни безумью. Ведь повсюду взгляд
Способен различить лишь то, что ад
Напоминает. Вот и веры нет,
Что жизнь не тьма, по сути, — яркий свет.
И по туннелям ползаем как слепни.
И роем мир-дублёр, где освещенье
Искусственное — вроде утешенья.
Наверх подняться? Страшно: вдруг ослепнем?
На ползание в шахте тратим дни,
Агорафобией хронически больны,
Внушить себе пытаясь: проще быть
Не птицей — гномом; не себя винить,
А Бога, жизнь, судьбу, чтоб не искать
Нить Ариадны… А придёт тоска
По воздуху, по свету — всё свалить
Привычно на иллюзии и сны.
Так легче зов Иного объяснить
Для тех, чьи рамки как туннель тесны.

Она как птенчик, что не оперился
Ещё, но инстинктивно уже чистит
Несуществующие пёрышки, мечтая
У зеркала о радостном полёте —
Свободном, как у взрослых — в небесах
Любви. Смешное тельце, но уж взвился
Воображенья дух — наивный, чистый,
Неискушённый… Девочка святая
Уже желает отыскать кого-то,
Чтоб вместе полетать. Ведь на часах
Уж полночь, а на небе за окном —
Луна как блин. Фантазий полон дом
О первом, самом важном, из свиданий,
Когда она впервые полетит...
Святая девочка у зеркала сидит,
Вся трепеща от сладких ожиданий.

Да нет же, люди, мы не живём,
А только делаем вид, что живы.
Возможностей диапазон сожмём,
Оставив только одну в активе —

И вот её лишь и развиваем,
Затренировывая годами.
Что спецификацией называем
Да разделеньем труда мы.

Ведь муравейник универсалов
Не формирует: нужны солдаты,
Рабы да матки, чтоб выживала
Система, где муравьи — придатки.

У муравейника заманухи:
«Быть чемпионом» да «состояться».
И мы мутируем — в Нос иль в Ухо,
В Башку иль в Ногу, как у Стругацких.

А то и к гоголевской Шинели
Готовы запросто упроститься.
Мы для системной ведь канители —
Детали, функции, а не лица.

И вот не жизнь уж, а фарс — подмена
Понятий, смыслов, желаний, целей.
Мир Чемпионов: Качки-спортсмены,
Анорексирующие Модели;

Вот Компоглавы, вот Скоморохи,
А вот — Полит-Громкоговоритель
И — сумма сумм, образец эпохи —
Робозомбоидный Потребитель.